К 65-летию ОВЦС: люди Отдела. Профессор-протоиерей Ливерий Воронов

Членом Отдела был профессор-протоиерей Ливерий Воронов, отсидевший десять лет в Норильске «ни за что»: во время войны был в оккупации и, будучи священником Псковской миссии, не партизанил и не пускал поезда под откос. А значит — «немецкий прихвостень». Но были и другие времена, о которых о. Ливерий вспоминал в лагерном бараке.

 «Правда», 30 сентября 1939 г.

Перед отъездом из Москвы министр иностранных дел Германии   г. фон Риббентроп сделал сотруднику ТАСС следующее заявление:

1. Германо-советская дружба теперь установлена окончательно.
2. Обе стороны никогда не допустят вмешательства третьих держав в восточно-европейские вопросы.
3. Оба государства желают, чтобы мир был восстановлен и чтобы Англия и Франция прекратили абсолютно бессмысленную и бесперспективную борьбу против Германии.
4.  Если, однако, в этих странах возьмут верх поджигатели войны, то Германия и СССР будут знать, как ответить на это.

И встает вопрос: кто чей прихвостень?

Еще один тогдашний сотрудник ОВЦС — настоятель Всесвятского храма протоиерей Анатолий Казновецкий, жившнй во время войны в г. Кременец Тернопольской области, делился своими воспоминаниями: «Местные жители встречали немцев с хлебом-солью, звонили праздничным звоном колокола, и все говорили друг другу "Христос воскресе!". Немецких солдат встречали как освободителей от советского режима. Войдя в село, немецкое командование немедленно открывало закрытые большевиками церкви». Стоит ли удивляться тому, что убежденный противник «серги-анства», некий «архиепископ катакомбной церкви Амвросий Сиверс» объявил Адольфа Гитлера «богоданным вождем»?

После окончания ЛДА о. Ливерий был владыкой Никодимом «замечен, возвышен и обласкан». Святитель по достоинству оценил его богословскую эрудицию и часто поручал ему составлять проекты своих докладов. Это была его официальная и хорошо оплачиваемая работа в качестве члена Отдела. Но владыка не подавлял творческую инициативу талантливого протоиерея, и тот писал на ту же тему содоклады, а затем вместе с митрополитом выезжал на очередную международную конференцию.

Со временем о. Ливерий представил в ученый совет ЛДА серию своих докладов для защиты на степень магистра богословия. Их тематика была разнообразной, и он успешно защитил свою работу, озаглавленную: «Православие. Мир. Экумена».

На тогдашнем богословском небосклоне это была «звезда первой величины» (как, впрочем, и сегодня). В начале 1960-х годов владыка Никодим намеревался ввести о. Ливерия в руководящие органы Всемирного совета Церквей, где для представителей Русской Православной Церкви была «зарезервирована квота». О том, что из этого вышло, о. Ливерий поведал автору этих строк незадолго до своей кончины.

На одной из пресс-конференций о. Ливерию был задан вопрос: каково его отношение к так называемым «людям доброй воли», т. е. коммунистам, с которыми верующим приходится жить бок о бок в Советском Союзе? Ему бы ответить дипломатично, но тут себя дал знать «лагерный синдром». И о. Ливерий решительно заявил, что атеисты-коммунисты преследовали и преследуют (начало 1960-х годов) Церковь, и что они— наши враги. Но, по заповеди Христовой, мы должны любить своих врагов и молиться за них.

Хотя дело было за границей, «сигнал» пошел «куда надо», и владыка Никодим был вынужден снять кандидатуру «старого лагерного волка». В руководящие органы ВСЦ был введен более дипломатичный протопресвитер Виталий Боровой (наставник о. Ливерия во время его учебы в ЛДА). Он умел высказать ту же мысль, но не в такой резкой форме.

И еще об одном эпизоде поведал о. Ливерий незадолго до своей кончины. Будучи в зените своей научно-богословской деятельности, он чуть было не стал жертвой «охотников за черепами». Точнее, охотников за его светлой головой. Один из викарных, но маститых архиереев (ныне покойный) как-то попросил о. Ливерия написать для него (вместо него) магистерскую работу.

Этому архиерею принадлежит удивительный шедевр эпохи «застоя»: «Мы должны создавать видимость конкретности». О тех же годах скажет и социолог: «Все было брошено на то, чтобы заставить общество поверить в достоверность надуманного».

Не желая портить отношения с «соискателем», о. Ливерий вовремя нашелся с ответом: «Охотно напишу, но только с благословения моего правящего архиерея — митрополита Никодима». И любитель ученых степеней не решился посягнуть на чужую «каноническую территорию».

Особенно эта мода расцвела в партийных кругах. При Брежневе считалось хорошим тоном, если ответственный работник заботился о приобретении научной степени. При этом расплачивались с помощниками охотно и быстро — одаривали их квартирами, привилегиями и постами.

Согласно давней академической традиции каждый член профессорско-преподавательской корпорации должен был раз в полугодие произносить проповедь за литургией. Отец Ливерий начинал готовиться к проповеди за месяц-полтора до того как выйти на амвон. Он не только вынашивал идею, но и записывал текст проповеди. После блестяще произнесенного поучения о. Ливерий посылал текст в редакцию «Журнала Московской Патриархии», где ее с благодарностью принимали и публиковали. (В те годы редакция ЖМП размещалась в бывшем Новодевичьем монастыре, в бывших игуменских покоях [над вратами].) После кончины о. Ливерия был издан сборник проповедей заслуженного профессора, — «венок» на его могилу.

Однажды, по недосмотру корректора, в текст проповеди вкралась досадная опечатка. В авторском тексте говорилось о том, что в древней Церкви бывали отступники от веры, убоявшиеся гонений. Но потом они каялись, их снова принимали в общину, но, в знак покаяния, им обривали головы. Однако в тексте, опубликованном в «ЖМП», значилось: покаявшимся обрывали головы. Отец Ливерий пытался протестовать, требовал сообщить о замеченной опечатке в следующем номере журнала. Но в редакции на такую «мелочь» не реагировали, что почтенного профессора крайне огорчило.

А вскоре произошла еще одна «накладка», к счастью, не имевшая прямого отношения к о. Ливерию. В разделе «Церковная хроника» была опубликована краткая заметка о том, что в такой-то стране тогда-то была проведена богословская конференция, посвященная толкованию книги пророка Исайи. Подстрочный перевод с английского редакторской правке почему-то не подвергся, и в русском тексте «Журнала» напечатали: «Конференция пророка Исайи».

Отец Ливерий в разговоре с членом редколлегии посетовал на двусмысленность этой строчки. Но это не смутило собеседника.

—  Ничего особенного. Вот если бы мы напечатали: «Пресс-конференция... », — тогда другое дело...

О. Ливерий опасался открыто выражать свои взгляды до конца перестройки. Как-то в конце 1980-х годов, в разговоре за обеденным столом, я высказал уже заурядную по тем временам мысль: Ленин был такой же палач, как и Сталин; оба они — «убийцы за письменным столом». Поперхнувшись супом, о. Ливерий подчеркнуто четко произнес: «А я уважаю Владимира Ильича как основателя социалистического государства». Я продолжал настаивать на своем, и тогда профессор, отсидевший при Сталине свою «законную десятку» в Норильске, произнес фразу, потрясшую меня своей «многоплановостью»: «Отец Августин! Если меня спросят — был ли у нас с Вами этот разговор, я не смогу сказать, что его не было».

(«Семнадцать мгновений весны». Профессор Плейшнер (актер Евстигнеев) — Штирлицу (Тихонов): «Если меня снова начнут бить палками по ребрам, я ведь могу и не выдержать!»)

Другой старый лагерник — о. Павел Груздев — в таких случаях «прикидывался ветошью», в крайнем случае — «валенком». Некоторые представители органов проявляли настойчивость. Начнут задавать ему каверзные вопросы:

—  А как вы относитесь к Ленину?

Отец Павел, крестясь на столб с электропроводами, отвечает:

— Спасибо Ленину, он свет дал.

Так и Христа испытывали фарисеи, чтобы уличить его в каких-либо неблагонамеренных помыслах против существующей Римской власти. Подав допрашивающим его монету с изображением императора, Христос ответил: «Отдавайте Кесарю кесарево, а Богу — Богово».

Выживали самые осторожные. В те годы в Отделе трудился колоритный старичок «из бывших»; ему было крепко за 80. Он тихо шуршал бумагами и часто брал «тайм-аут» на чаепитие. В разговорах с коллегами был осторожен и отделывался бессвязными фразами, лишенными смысла. Иногда владыка Никодим приглашал его в свой кабинет и мягко намекал на отставку. Но тут у старца сенсорная афазия сменялась прогрессирующей ремиссией, и он четко говорил: «В работе смысл моей жизни. Если Вы меня уволите, я сразу умру. Вы желаете моей смерти?».

От лагерной психологии о. Ливерий начал освобождаться только после августа 1991 г.

Печатается по книге "Церковь плененная. Митрополит Никодим (1927 - 1978) и его эпоха".

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале