Соловки как вариант студенческого лета

*     *     *

На причале тишина, оттеняемая плеском волн и пищанием комаров. 2.30 — но кажется, что рассвет. А это просто-напросто — белая ночь. Почему-то здесь все белое.

*     *     *

В катере, к своему великому сожалению, засыпаю. И все же внутренний будильник срабатывает — подпрыгиваю, бегу на палубу, вижу то, что как раз боялась пропустить — на горизонте белой полосой уже появился монастырь.

*     *     *

За этот год отреставрировали верхушку колокольни, вытащили на берег ржавый остов печально известного судна «Глеб Бокий», на котором прибывали на остров узники СЛОНа.

Я вернулась.

*     *     *

Погода не летняя — тринадцать градусов, дождь. Кажется, что ветер сдувает даже воздух, которым нам полагается дышать. Но мы все же дышим чем-то холодным и «дистиллированным» с привкусом соли.

*     *     *

Мне приятно, что я узнаю не только пейзажи, но и лица Соловков: «Здравствуйте, Марина!», «Здравствуйте, Ксения!»

*     *     *

Нашу группу «по-паломнически» кормят обедом, потом просят остаться помочь с посудой.

— Я! (Не столько от альтруизма, сколько для удовольствия.)

Полощу в раковине чашки, понимаю, что я действительно здесь и что эти чашки — лучшее, что случилось за сегодняшний день. Все же меня выпроваживают с кухни, чтобы я не опоздала на обзорную экскурсию.

*     *     *

Обзорную слушаю уже в третий раз, но все равно узнаю что-то новое и о чем-то по-новому. Экскурсовод в монастыре — тоже послушание, а не должность. Причем одно из самых ответственных. Все экскурсоводы сдают экзамен на знание прошлого и настоящего Соловецких островов, но главное — надо рассказать об этом месте так, чтобы никто не остался равнодушным.

*     *     *

Кажется, лучше, чем Марина, и не расскажешь: глубокая любовь к монастырю плюс масса разнообразной, но не бесполезной информации. И сразу же узнаю историю, ради которой, возможно, Господь меня в этом году на Соловки и привел.

Обязательная часть обзорной экскурсии — рассказ о монастырском кладбище, что на месте разрушенной Ануфриевской церкви, примечательной тем, что во время ГУЛАГа в ней однажды отслужили Пасху. Долгое время на пригорке, где прежде стояла церковь, было два креста: памятный, сообщающий о том, что некогда здесь стоял храм Божий, и крест на могиле почившего в 1994 году насельника монастыря.

«На монастырском кладбище сейчас две могилы, — говорила Марина, — иеродиакона Иринарха и протоиерея Милия». Я же не верила своим ушам, потому что отца Милия помнила по прошлому году — он возглавлял группу краснодарских паломников, приехавших в монастырь одновременно с нами. Да, это оказался «тот самый» отец Милий. Паломники уехали, а он остался. По пять-шесть часов в день вынимал в алтаре частички за новомучеников, список имен которых попросил в монастыре, и за всех, записанных в его огромный синодик. Кто-то говорил потом, что у него был рак, и что на Соловки он приехал именно умирать. Не знаю. Знаю только, что сердце человека и впрямь сокровенно...

*     *     *

Монастырь то ли «врос» в пейзаж, то ли «вырос» из него: меняется погода, меняется и восприятие храма, службы, острова в целом. В пасмурную погоду — напряженное, даже трагическое. Тут все начинают рассуждать о СЛОНе и СТОНе, о том, каково было Соловецким узникам. Но когда показывается солнце, а бухта Благополучия становится ярко-синей и весело искрится, кажется, что жил бы тут и жил, и не надо ни Черного моря, ни Красного.

*     *     *

Еще пару лет назад Секирная гора была на вид вполне обыкновенной. Недавно тут провели раскопки, и почти у каждой канавки теперь стоит крест с тряпичной биркой — сколько человек и какого пола похоронено. Двадцать пять человек, девять... Имена  не узнать. А кое-где просто колышки — «яма пустая». Всем делается не по себе и рассказ о карцере, некогда бывшем на Секирке, слушается более чем неравнодушно.

*     *     *

А в Макарьевой пустыни, монастырском ботаническом саду, цветет сирень (в середине июля!) и роза, растет бадан и ливанские кедры. Там действительно микроклимат, мы поняли бы это и без слов экскурсовода — все спешно вылезают из курток, стягивают шарфы. Одна незадача — комарам становится куда удобнее нас кусать.

*     *     *

Филипповские садки в этом году заменили мне дамбу, дойти до которой так и не хватило времени. Первый раз я решила перебраться по ним через море, и занятие это было бы вполне тривиальным, не будь такого ветра. Все казалось, что меня сдует с валунов, и в Кемь я доберусь совершенно бесплатно — вплавь.

Возвращаясь в монастырь, встретилась с чайкой, которая висела в воздухе, как стрекоза, не в силах лететь против ветра.

*     *     *

Каждое утро, просыпаясь в пять утра от холода и звона мобильников, думаю, что «никогда больше!» и что только безумцы в июле едут в места, где не вылезешь из теплой куртки, штормовки и резиновых сапог. Каждый день, придя в себя, помышляю о том, как бы приехать сюда в следующем году и как бы остановить каждое мгновение, ибо оно — прекрасно.

*     *     *

На берегу Святого озера поставили качели, да еще и несколько: большие шаги, «лодочку» и «классические». Все деревянные, очень красивые. И функциональные. Насколько хватало вестибулярного аппарата и адреналина, мы их осваивали. И никакого уныния! Монастырь опрокидывается и вновь встает в нормальное положение; откуда-то налетает порыв ветра, в лицо врезаются капли дождя... Паломнический экстрим.

*     *     *

Под этим ветром невозможно даже развернуть штормовку: капли дождя такие огромные и тяжелые, что кажется, на тебя падает не вода, а галька. Через минуту пуховик промокает насквозь.

*     *     *

«Услыши ны, Боже, Спасителю наш, Упование всех концев земли и сущих в море далече», — здесь это не просто поэтическая формула из ектеньи.

*     *     *

А еще Соловки раньше называли «краесветный монастырь». Очень мне нравится это «краесветный».

*     *     *

Соловки — еще и очень «живой» монастырь, вбирающий в себя (не будем праздно писать о жизни по Евангелию) кроме прочего, тысячи паломников, трудников, туристов. В правильно устроенной семье (а монастырь в данном случае семье и уподобляется) лучше всего — самому младшему. В обители «самые младшие» — паломники. Обласканы все — и столичная интеллигенция, и «рафинированная» молодежь, и бабушки из провинции.  Трудникам, по идее, должно быть чуточку тяжелей — как разделяющим не только праздники, но и будни монастыря. Может, я плохой трудник, потому что о послушаниях вспоминаю только с радостью.

*     *     *

Холод и дождь располагают если не к молитве, то хотя бы к пребыванию в храме — единственном месте, где тепло. Во время поездки на Анзер Господь утешал нас хорошей погодой, но в скиту преподобного Иова паломников накрыл дождь — ровно на время, потребное для служения молебна.

*     *     *

Как всегда перед отъездом: ехать — не ехать, на том катере или на этом? Такая глупая суетливость.

Выстрадано решение — едем на катере в 17.00.

За полдником выясняется, что не едем: соседки отправились на экскурсию, заперев комнату с нашими вещами и забрав ключ.

Радуемся. 

Еще шесть блаженных часов в монастыре.

*     *     *

После отъезда большей части нашей группы остались с подругой еще на день. «ЧтО вам этот день?», — удивлялись все. А мы получили то, на что я уже не надеялась: 30 часов благобытия — полного. И даже с хорошей погодой.

*     *     *

Очень редко бывает такое состояние, когда человек доволен и местом, и временем, и скоростью его течения. А в этот день каждая секунда проживалась с благодарностью. И даже самый воздух казался более плотным, «настоящим». А небо, понятно, голубее...

*     *     *

Трудно «оторвать» себя от Соловков. Но еще труднее, наверное, остаться. Мы к такой полноте бытия не привыкли...

*     *     *

В одиннадцать вечера катер отходит с Тамарина причала. Ни малейших признаков сумерек. Монастырь стоит в какой-то жемчужной дымке, тает-плавится... Море снова сливается с небом, а небо с морем. Катер решительно поворачивает в открытое море, сверху и сбоку нас накрывает туман, монастыря уже не видно. Жаль. Но как же по-другому живется на свете со знанием, что ЭТО есть...

Фото Александра Болмасова 

Впервые опубликовано 14 июня 2008 года