«Сказки о скорой помощи», или 03 Татьяны Летицкой (ч.2)

Почему Летицкая не замечает нецеломудрия своих героев? Что для нее художественный ориентир?

Когда писательница изображает работников «Скорой», начинают доминировать «легкие», диалоги, изобилующие избитыми шутками:

«- Ох, и стерва же ты, Танька! - заявил мне наш главный.

 - Рада стараться, вашбродь! - отсалютовала я.

 - Стерва, - подтвердил доктор Саша.

- Изволите новую кличку «нарезать», шеф? - спросила я у главного.

- Скройся с глаз моих, пока я чем-нибудь не запустил в тебя! - шутливо рявкнул главврач, уже откровенно веселясь.

- Слушаю и повинуюсь, хозяин (ну не могу же я допустить, чтобы последнее слово осталось не за мной), - сказала я, выскальзывая за дверь».

Нередко пустословие в таких растянутых разговорах переходит в скабрезные шутки и пошлости:

 «- Что у вас?

- Везем им клиентку с «белочкой».

- Симпатичная? - вклинивается в разговор доктор Юра.

- Полный отпад! - отвечает Витя.

- А «белочка»? - не унимается Юра.

- Первая бригада, вон из эфира! - рявкнула Луна-Оксана.

- Так я про «белочку» и говорил, а ты про кого? - подколол Юру доктор.

В эфире слышится смех.

- Мальчики, будьте серьезней! - пытается урезонить врачей Луна, но слышно, что в диспетчерской тоже веселятся.

- А я не мальчик, а мужчина, хочешь, докажу? - басит реаниматор Львович.

Все, народ сорвался с цепи, теперь не остановить.

- Третья, третья, что передать тридцатой? - перекрикивает эфир Луна.

- Пусть ждут! - ответил Витя.

- Оксана, любовь моя, жди, я сейчас приеду! - резвится доктор Вова.

- Я вся трепещу, - съязвила Луна.

- Не буди во мне зверя! - продолжал прикалываться Вова.

- А то проснется заяц и убежит? - все так же ехидно уточнила Оксана.

И снова ржач в эфире, народ развлекается».

Продираться сквозь звенящую пустоту таких страниц очень утомительно. Сама Летицкая прямо объяснила, для чего ей понадобилось такая манера письма:  «...Если вы в кино или в книжке читали, что врачи в перерывах между спасениями людей сидят и рассуждают, как найти лекарство от рака и спасти всех страждущих, то сегодняшняя сказка не для вас. Нет более циничных людей, чем медики, нет шуток и разговоров «ниже пояса» более пошлых, чем среди небольшого коллектива людей, знакомых с физиологией и анатомией человека и при этом вынужденных сутками общаться между собой в течение многих лет».

По всей видимости, желая достоверно изобразить подмеченные особенности речевого поведения работников «Скорой», Летицкая - осознанно или бессознательно - взяла в качестве литературного ориентира язык массовой литературы, уже справившейся с задачами подобного типа (насколько хорошо справившейся - другой вопрос). Однако экспансия стиля «массовой литературы» в «Сказки» оказалась мощнее, чем, по всей видимости, предполагала сама Летицкая: так, помимо речевой характеристики, оттуда же, судя по всему, взяты некоторые другие черты, которыми наделена в «Сказках» главная героиня. 

Невысокая девушка Таня, похожая на подростка, которую из-за этой «несолидной» внешности сперва не принимают всерьез, на поверку оказывается умной и проницательной. Она постоянно попадает в  «нештатные» ситуации и с легкостью находит из них выход, причем выход неординарный, который вызывает бурную реакцию (восхищение или оторопь) других участников происходящих событий.

 В результате о ней ходит множество слухов и легенд, она является предметом пристального внимания многих знакомых и малознакомых ей людей («-Ты что, с Луны свалился? - спросил доктор Саша. - Только не говори мне, что ты ничего не слышал о «холере». - Слышал. Ты хочешь сказать, что это она? - спросил доктор Витя, с любопытством рассматривая меня»). Вдобавок к этому она обладает неотразимым обаянием, покоряющим всех (или практически всех) окружающих ее мужчин, к чему она не прилагает не малейшего усилия, предпочитая «холостяцкие» удовольствия - например, гонку на мотоцикле, партию в пинг-понг, крепкий кофе натощак. В свою работу она влюблена безгранично, до полного самозабвения.

Вам никого не напоминает это описание?

«...Настя работает много, самоотверженно, в ущерб своему здоровью... работать приходится сутками... Настя многое себе позволяет: дома она не готовит, одевается по собственному вкусу  из соображений удобства, не искореняет вредные привычки (много курит, через каждые два часа пьет кофе...). В подобных «неправильностях» - огромное обаяние Насти. ...она не обладает эффектной внешностью, но с помощью одежды и макияжа неизменно превращается в красавицу... Коллеги Насти... не могут дорасти до уровня интеллектуальных взлетов пигалицы. Ей завидуют, ее ненавидят, ею восхищаются, наконец, терпят. В интеллектуальном единоборстве Настя побеждает неизменно» (Н.А. Купина, М.А. Литовская, Н.А. Николина. «Массовая литература сегодня. Учебное пособие». С. 118-121).

Не правда ли, кажется, что речь идет об одной и той же женщине? Если добавить к этому милицейское прошлое фельдшера Тани, о котором говорится в начале «Сказок...», то гипотеза о влиянии на облик главной героини Летицкой образа Насти Каменской из детективов Марининой (именно о ней идет речь в процитированном нами отрывке из учебника) начинает звучать еще более убедительно. Между тем, как замечают Купина, Литовская и Николина, такому типу героини, как Настя Каменская, присуща и еще одна важная черта (со светской точки зрения - весьма позитивная): «Смелая Настя преодолевает ханжество, а это удается далеко не каждой женщине: «Ну что греха таить, - признается она, - у меня были другие мужчины». Здесь особенно впечатляет множественное число...» («Массовая литература сегодня», с. 120).

Рискнем предположить, что фельдшер Таня просто унаследовала эту черту своего поведения от героинь массовой литературы - уже в готовом виде, без необходимой для православного дискурса переоценки с позиций христианской нравственности.

Предпочтение читателем книг массовой, а не высокохудожественной литературы, бесспорно, свидетельствует об определенном изъяне в его эстетическом развитии. Однако можно ли однозначно утверждать, что это симптом и некоторой бездуховности читателя? Сомневаюсь: ведь «высокохудожественный» не всегда означает «высокоморальный».

Однако в тех случаях, когда произведение массовой литературы транслирует читателю нехристианские идеи, говорить о духовной опасности такого текста необходимо. Очень жаль, что приходится это делать и в связи с такой в других отношениях светлой и православной по духу книгой, как «Сказки...» Т. Летицкой.

И, напоследок, еще одно недоумение. Неоднократно на страницах книги Летицкая описывает, как - с духовно-мистической точки зрения - выглядит процесс реанимации умирающего человека. Тот, как правило, без сознания. Работнику «Скорой» нужно добиться, чтобы пострадавший открыл глаза, и поймать его взгляд. Все это, вроде бы, понятно и комментариев не требует. А вот дальше...

Здесь, рядом с умирающим, всегда ОНО. Пострадавшего засасывает, и чтобы его удержать, нужно нырнуть ТУДА за ним. Но сделать это нужно умеючи - иначе есть риск, что засосет и тебя. «...Никогда не уходи так далеко, - учит доктор Витя Таню после ее первого опыта. - Легкое касание и назад, не ты за ним ныряй, а его за собой тяни». В другой раз он ее хвалит: «-У тебя хорошо получилось. Я бы его не удержал. - Не ври! - отвечает Таня. - Это ты всех держал. Я, как... цветок в проруби, между вами болталась. Нас трое было там! - Почувствовала? - Увидела. - Вот, теперь и ты научилась».  И, наконец, самое показательное описание - как доктор ныряет за пострадавшим («-Витя, вернись! - он уже не слышит, его засасывает, они уже отделены пеленой»), и Таня «вытаскивает» их обоих: «Страшно, ох как страшно сорваться туда. До дрожи, до столбняка, весь организм бунтует, пытаясь сопротивляться, ведь я еще никогда не уходила без поддержки мудрого и сильного защитника.

Он всегда был рядом, незыблемый, как скала, держал, не отпуская далеко. И вот сейчас именно он ушел и именно ему нужна поддержка, а я не знаю, как и что делать. Я - ведомая, он - ведущий, так было всегда, но не в этот раз <...> «Пусти!» - прошу я, втискиваясь в непроницаемый занавес. «Пусти сейчас же! Прочь!» Всполох тьмы, всполох света. Пустота сжимается, подпирая в спину, пелена вокруг становится непроницаемой, начинается круговерть сжимающейся вселенной. ОНО пришло за своей добычей, беда в том, что выбирать ОНО будет из тех, кто зажат сейчас здесь, между пустотой. Утащило двоих, и помощь они могут получить только от тех, кто находится за непроницаемой пеленой и кто сумеет прорваться сквозь нее <...> Я тоже соскальзываю, мне не удается удержать. И вдруг рядом полыхает. Раздирая темноту, прорывается Юрка. - Рыжая, держись! - занавес начинает колебаться, давление уменьшается. Еле слышно, но сейчас этот голос и фигура - как якорь, который не дает сорваться в круговерть. <...> И снова полыхает, это прорвались сквозь пелену Саша с Анюткой. <...> Занавес начинает светлеть. И вдруг... еще разрыв, еще, еще, они теснят пустоту, отталкивая нас от запредельности. Вовка, Викторыч, малознакомые доктора и фельдшера, Саша-хирург, Анатолич... Круг света расширяется, в нем возникают все новые и новые люди <...> Они не здесь, а там, где помогают людям, и от этого безопасный круг ширится, раздаваясь все больше в стороны».

Какова расстановка духовных сил в области за занавесом, куда попадает героиня (ее душа? Ее сознание?), определить точно трудно. С одной стороны, вроде бы, Таня молится: «Господи! Помоги его вернуть! Это он нужен людям, он там многих спас и еще больше спасет. Он нужен семье, у него маленькие дочки. Отпустите его, возьмите лучше меня!». По всей видимости, адресат последней фразы уже другой - потому что единственное число меняется на множественное. В другом рассказе («Невероятная встреча»), когда Витя предлагает заехать в храм и взять святой водички, Таня с Сашей изумляются: « -Вить, а ты что, в Бога веришь? - осторожно спросила я его. - Да как тебе сказать... верить не верю, но... есть Там что-то, - неопределенно отозвался доктор». Трудно сказать, что было раньше - спасение Вити или этот разговор, но к православной вере, как говорится в книге, Таня пришла намного позже, уже после своего ухода со «Скорой».

Скорее всего, пребывая «за занавесом», Таня сама не понимает, кого она просит и с кем сражается за жизнь Вити, она тоже просто чувствует, что «Там что-то есть»: «Стою и парю одновременно, вися над пропастью пустоты. Нестерпимый свет и ледяная тьма, чувства обманывают. Это не голос, не звук, кажется, вибрирует каждая клеточка моего тела <...> "Ты готова платить?» «Да», - отвечаю я, не разжимая губ. <...> "А жизнью?» «Согласна». «Уходи, они вернутся», - ответ отшвырнул меня. И снова долгий полет через бездну пустоты и безвременья. Настигает не голос, не звук, не вибрация, - просто ощущение со всех сторон и изнутри. Нет судьбы... Мне нечем спросить, я просто часть этой пустоты. Она не злая и не добрая, просто она вне понимания, хотя я и часть ее. Нет судьбы, каждым своим поступком мы меняем ее, каждую секунду мы делаем свой выбор, доходит до меня».

Кажется, конечный вывод - вполне в православном духе. Но вот только... с кем разговаривает героиня, когда «мистическое приключение» уже окончено? «...внутренне воплю, стараясь докричаться: «Я готова платить, не отказываюсь!» И тут я услышала, ощутила всем телом смех» и еще раз, в тот же день, но позже, когда Вите опять становится плохо и Таня пытается согреть его: «-Спасибо, маленькая. И снова я почувствовала смех. «Да отпусти же ты! Забирай свое, а его отпусти!» - Отпустило, - вздохнул он полной грудью».

Чей это смех? Кому надо платить за то, что Витя остался жить? Трудно ответить со всей определенностью. Но уж очень эти «ныряния», «касания» и проникновения «за занавес» похожи на описания оккультных практик, а этот торг с неким сверхсуществом (в словах и действиях которого ощутима не любовь, а только холодная рассудочность, и даже смех его не вызывает ощущения духовного тепла) похож, скорее, не на молитву, а на тот «контакт», который и устанавливается в результате эзотерических упражнений (не случайно после своего «мистического ныряния» героиня приобретает некие сверхъестественные способности - например, не хуже рентгена видит внутренние повреждения человека). Думается, впрочем, что Летицкая в своих описаниях ориентировалась не на оккультную литературу как таковую, а, опять-таки, на наработки массовой культуры вроде произведений Стивена Кинга или голливудских фильмов соответствующей тематики.

...Современная православная литература создается людьми, живущими в апостасийном мире, и потому она несвободна от идей и оценок, подчас далеких от христианства. Но без творчества, без переложения вечных истин на художественный язык своего времени человек не сможет жить полноценной жизнью - не случайно некоторые русские религиозные философы утверждали, что именно в даре творчества заключается наше подобие Творцу. И потому, наверно, не стоит отказываться от знакомства с книгами современных православных авторов - однако к чтению их произведений следует относиться не как к развлечению, а как к духовному труду, неспешному и кропотливому, и не забывать проверять сказанное ими «камертоном» святоотеческой мудрости и церковного благочестия.

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале