«Точка художника»: почему угол зрения полезно менять

Однажды мы с коллегами спорили о том, существует ли «точка художника» — единственно правильное место, на которое надо встать перед картиной, чтобы увидеть её точно так, как видел художник. Кто-то говорил, что дети на занятии в музее должны пытаться «точку художника» найти, кто-то — что в музеях для детей нужны специальные подиумы, чтобы не смотреть на все произведения снизу вверх.
Уинслоу Хомер, «Художники на этюдах в Белых горах» 

Если вдуматься, нам часто хочется найти эту «точку художника». В обычной жизни, за пределами музея. Придумать идеальный рецепт решения проблемы. Не мучиться сомнениями и не изобретать велосипед. Вот только, если обратиться к опыту художников, они изобретали велосипед поразительное количество раз. И «точку художника» искали в самых разных местах.

Взять, к примеру, Рубенса. В его мастерской есть балкон. Он существует до сих пор, в его дом-мастерскую в Антверпене можно прийти и увидеть всё своими глазами: роскошный кабинет, где он принимал заказчиков, огромную двусветную залу-мастерскую и лестницу, ведущую на галерею. Многочисленные ученики сновали внизу, там пахло краской, а на галерее стояли заказчики (Мария Медичи, например, или герцог Бекингемский) и пытались оценить шедевр. Учитывая, сколько картин Рубенса написано на самом деле его учениками, я предполагаю, что он и сам частенько наблюдал за процессом с той же галереи.

 
Виллем ван Хехт, «Галерея Корнелиса ван дер Геста» 

Или Суриков. У Сурикова была тесная мастерская в Москве, а тяга писать исторические сюжеты на больших холстах — непреодолимая. Особенно он размахнулся на «Боярыню Морозову», её размер — 3 на 5,9 метров. Галерея Павла Третьякова, для которой картина была куплена в 1887 году, тоже не изобиловала свободным пространством. Картины висели на стенах в несколько рядов, снизу доверху, и, хотя отдельную стену для «Боярыни Морозовой», конечно же, нашли, вокруг было так же тесно, не отойти. Только при директоре Грабаре галерею перестроили, залы разрослись, и «Боярыню» удалось повесить так, что её стало видно на прострел через один зал. Суриков пришёл, посмотрел и восхитился: оказалось, что с большого расстояния картина смотрится просто замечательно! «Расширили дверь комнаты, где помещена картина, и мне администрация галереи показала её с такого расстояния и в таком свете, о которых я мечтал целых двадцать пять лет», — написал он Грабарю.

А вот Матисс. В конце жизни он тяжело болел и передвигался на инвалидной коляске. Когда делал свои знаменитые декупажи или иначе аппликации из раскрашенной гуашью бумаги, сидел в ней и смотрел на разложенные на полу фрагменты сверху вниз. Говорил, какие части куда приклеивать.

 
Анри Матисс за работой  

Этот список можно было бы продолжать. Иногда художники любят смотреть на свои произведения в зеркало. Что-то такое появляется в почти законченном произведении — то ли плоскостность, то ли что-то ещё — что позволяет картину лучше увидеть. А мои коллеги из Рейксмузеума периодически забираются на стремянки и смотрят «Ночной дозор» Рембрандта со стремянки — а откуда же ещё художник смотрел на свой «Ночной дозор», если не с лестницы, когда писал верхнюю часть?

В любом случае, «точка художника» оказывается самой разной: слишком высокой, слишком низкой, слишком близкой к картине и наоборот. Правда в одном: художник живёт со своим произведением и по-разному с ним взаимодействует. Нам стоило бы этому поучиться и не искать в жизни готовых решений. Отходить от своих проблем, смотреть на них сверху и снизу. Отправляться в путешествия, чтобы увидеть свою жизнь в далёкой перспективе или научиться новым способам с ней взаимодействовать. Ведь в конце концов из разнообразия точек зрения рождаются иногда гениальные решения, а иногда — вдохновение для того, чтобы идти дальше и пробовать новое. Главное — держать глаза открытыми. 

Следите за обновлениями сайта в нашем Telegram-канале