Протоиерей Максим Козлов. Последняя Крепость. Беседы о семейной жизни

Содержание

Раздел первый
Жених и невеста 35

Раздел второй
Муж и жена 90

Раздел третий
Дети и родители 196
Часть 1. Рождение младенца 196
Часть 2. Воцерковление 224
Часть 3. Воспитание 280

Раздел четвертый
Родные и близкие 326

Раздел пятый
Болезнь и смерть 357

Раздел шестой
семья как малая церковь 395

Отрывок

1. Какая разница между влюбленностью и любовью, между любовью и страстью?

Как правило, страсть – это то, что для себя, то, что мне, то, что я хочу, без чего я не могу, а любовь – это то, что я готов отдать другому. Еще в дохристианскую эпоху Аристо-тель дал точное определение любви: это «желание другому блага». А для христианина любовь – это жизнь ради блага другого. И если он скажет: хочу ему (ей) не просто земного счастья, но вечность благую, и больше мне ничего не нужно – вот это и есть любовь. А если он скажет, что хочет того же самого, но только вместе с ним самим и вынь да положь, то это страсть. И еще. Любовь может оказаться трагедией, внутренней драмой для человека в случае неразделенности или в случае страшной болезни любимого, а страсть – это беда, которую человек приносит в жизнь другого, отчего прежде всего страдает тот, а уж он сам постольку-поскольку.

2. Любовь, влюбленность, чему посвящена почти вся художественная литература, ниспосланы человеку от Бога, а страсть как некий сгусток энергии, биохимическая реакция, – от лукавого?

По большей части то, о чем пишет художественная литература, все-таки есть страсть. И страсть, которая, абсолютизируясь, становится кощунственным извращением от лукавого, дья-вольской пародией на то, чем должна быть любовь. Если главное в подлинной любви – это жертва собою ради другого, и прежде всего ради вечного блага другого, то в страсти – об-ладание другим и желание иметь его для себя. Об этом очень глубоко и точно пишет в сво-ей блистательной книге «Письма баламута» Клайв Стейплз Льюис, вложивший в уста пособни-ка демона зла Гнусика разного рода рассуждения, которые свидетельствуют о принципиальном непонимании духами злобы того, что называют Христовой любовью. В их понимании любовь – это лишь желание обладать и, уничтожив другого, сделать его своею собственностью, в то время как христианская любовь исходит из принципиально иного начала.

Это вовсе не означает, что то тяготение, эмоциональное, душевное, духовное, телесное, кото-рое испытывают друг к другу юноша и девушка, мужчина и женщина, есть нечто осуждаемое Церковью и неприемлемое для православного христианина. Но это означает, что признание приоритета любовно-страстного устремления над всеми остальными ценностями жизни, в том числе и над непреложными нравственными, несовместимо с подлинным христианством. Многие защитники подобного мировоззрения – от Толстого до Булгакова, от даже Солженицына в «Красном колесе» до ныне столь популярного Коэльо – обычно приводят в его оправдание слова Спасителя, сказанные Им блуднице, которой простилось много, ибо «она возлюбила мно-го» (Лк. 7, 47). Но за этим оправданием стоит принципиальное нежелание читать Евангелие так, как оно написано, ведь данные слова однозначно говорят о любви к Богу, которая покрывает множество грехов человека. И когда он действительно изживает свои страсти, они становятся ничем и в глазах Божиих, и в глазах самого человека, который идет по пути духов-ного возрастания не одним лишь головным пониманием и волевыми усилиями. Так что не о страсти и не о влюбчивости эти слова Священного Писания.

Что касается страсти, то она, безусловно, проявляется в определенного рода биохимических реакциях и в самой биофизике человеческого организма, однако это далеко не все объясняет. Так как человек психофизическое и духовно-телесное существо, то все происходящее с ним в духовном бытии, естественно, находит отражение и в его телесном составе. Но не наоборот. Это не значит, что, проглотив ту или иную таблетку, вызвав у себя те или иные изменения со-става крови, лимфы или каких-то органов тела, можно полюбить другого человека. Можно продлить, как теперь хорошо известно поклонникам «голубой таблетки», половой акт, но нель-зя полюбить, равно как нельзя преодолеть свою страсть, благодаря только каким-то медицин-ским процедурам.

В православной же литературе много написано о различении христианского и мирского пони-мания того, что в русском языке обозначается одним и тем же словом – любовь. Назовем хотя бы «Сотницы о любви» преподобного Максима Исповедника, «Гимны о Божественной Любви» преподобного Симеона Нового Богослова или рассуждения епископа Варнавы (Беляева) в «Ос-новах искусства святости».

41. Что значит семья как последняя крепость?

При трезвом рассмотрении окружающей нас действительности не может не броситься в глаза, как сужается, будто шагреневая кожа, область дозволенного, нравственно допустимого, по христианским меркам здравого или хотя бы просто не отторгаемого сколько-нибудь сохранив-шей свет Божий душой в современной жизни. И дело здесь не в напряженном эсхатологизме, не в том, чтобы, подобно людям нетрезвым, в своих богословских исканиях начинать опреде-лять даты конца света и рассуждать о том: в последние или предпоследние времена мы живем – что знает только Отец наш Небесный, будем верны Евангелию. Но просто сегодня абсолютно невозможное в ХIХ веке стало нормой. Почти не встречавшееся пятьдесят лет назад мутным потоком заливает души и жизнь людей. И напротив, многие позитивные реалии в жизни чело-веческого общества ушли из нее. В корне искажается само понятие – христианская цивилиза-ция. Даже последние проблески ветхозаветной и евангельской этики и те ныне подвергаются сомнению – от половых извращений до эвтаназии. Характернейший пример – недавно приня-тый во Франции закон о том, что человек не смеет показывать свою религиозность, не может носить крест поверх одежды, мусульманский платок или иудейскую кипу так, чтобы это видели другие. Если ты школьник, тебя из школы выгонят, если преподаватель – работы лишат. Это уголовное преступление.

Или, к примеру, стремление – начиная от защитников прав женщин до экологистов и культуро-логов – под разными как бы благовидными поводами выхолостить смысл Святого Афона и пре-вратить его в этнографический музей под открытым небом. Понятно, что чем дальше, тем больше лукавый будет злобствовать до крайности и что одним из объектов этой злобы непре-менно станет Святая Афонская гора, где на протяжении тысячи с лишним лет не пресекаются традиции монашеской духовной жизни, равно, конечно, как и другие оплоты православного мира, от каких-то отдельных монастырей до целых стран и народов. Однако при всем том счи-тать, что кто-то или что-то может отменить слова Христа Спасителя, оставаясь верными Ему и носящими Его имя, мы не можем. Слова о том, что Он создаст Церковь «и врата ада не одоле-ют ее» (Мф. 16, 18) и что есть у нас та последняя крепость, которая никогда никакими силами зла побеждена не будет. Это Церковь Христа, которая зиждется на Нем как на краеугольном камне и имеет Самого Спасителя своим Главой. И как часть этой великой Церкви Христовой – та малая Церковь, которую мы должны созидать в своей жизни, в своей семье, в своих отно-шениях с близкими, и с тем обетованием, что «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18, 20). А раз посреди этих двух или трех – Сам Христос, то значит, и малая Церковь тоже неодолима для врат ада, и она тоже есть наша последняя непобедимая крепость.