Русский февраль: бес и как им стать, русским

Постер к фильму «Русский бес»

Вспомним и более серьезные случаи, описанные в творчестве Федора Михайловича Достоевского, такие, как разговор Ивана Карамазова с чертом. Там, тоже не без юмора, показана вся мучительная раздвоенность полуверующего сознания Ивана, и конечный вывод напрашивается сам собой: потеряв веру в Бога, герой теряет и ощущение реальности. Тут уж шутками не пахнет, как и в картине Григория Константинопольского «Русский бес».

Вернее, конечно, в фильме шутками пахнет, и еще как! Неисправимый — а этого и не требуется исправлять — шутник, психоделический постмодернист и один из самых «авторских», то есть говорящих только о том, о чем сам имеет желание сказать, Григорий Константинопольский снова порадовал российских синефилов гротескным, ярким и полным юмора, кошмара и безысходности кино. Может быть, насчет безысходности я загнул лишнего, но вообще-то по структуре концовки картина «Русский бес» больше всего напоминает недавний «Дом, который построил Джек» фон Триера. А там концовка была самым светлым и жизнеутверждающим моментом картины.

Кадр из фильма «Русский бес»

Но поговорим о начале: типичный московский дизайнер Святослав (Иван Макаревич), в меру циничный и амбициозный молодой человек, влюбляется в Асю (Любовь Аксенова), прехорошенькую, но из очень богатой семьи. Папаша ее (Виталий Кищенко) человек нрава крутого (сказывается застарелая неприязнь режиссера к нуворишам), а мамаша (Виктория Исакова) — нервная шопоголичка и, разумеется, стерва. Дабы обеспечить Асе прожиточный минимум, Святослав решает открыть свой ресторан, а денег на открытие одолжить у будущего тестя. Завязочка на слух так себе, но именно оттенки, детали и милые шуточки, знакомые нам со времен «Восьми с половиной долларов», делают начало картины живым и броским.

А вот затем начинается погружение в бездну русского хтонического бессознательного. То ли на почве воздержания и остроумных проповедей любимого Асиного батюшки Григория (Александр Стриженов), то ли из-за стресса с постоянными проверками и визитами вдумчивого следователя Захара Захаровича (Тимофей Трибунцев) сознание нашего Святослава постепенно меркнет, двоится и начинает мерцать. А вскоре появляется и похожий на пожилого хипстера двойник Святослава (сам Григорий Константинопольский), который своей брутальной бородой и воспоминаниями о 90-х доводит героя до окончательного помешательства.

Кадр из фильма «Русский бес»

В общем, потревоженный режиссером улей с архетипами прозы Федора Михайловича загудел тревожно и понес местами приторно сладкий, местами пьяный и сумасшедший постмодернистский мед настоящего киноискусства. Фильм захватывает и держит мертвой хваткой постоянной усмешки и хохота, вышибая сквозь искры смеха и крепкую думу о природе этого особенного русского беснования. Впервые оно было отмечено Достоевским, затем промелькнуло у Чехова и Есенина, под гнетом классовой цензуры прокривлялось тут и там в пьесах Булгакова, с приходом «оттепели» протекло тоненьким ручейком через самиздатские копии Венедикта Ерофеева в психоделические моря уже разрешенных Сорокина, Пелевина, Павла Пепперштейна, параллельно назойливо звуча в песнях Егора Летова или даже Владимира Высоцкого.

В кинематографе у «Русского беса» тоже есть ориентировочные прототипы. Это и классический криминальный триллер Мэри Хэррон «Американский психопат», в сознательный диалог с которым режиссер сценарист Константинопольский вступает, давая альтернативное название картине на английском Russian Psycho. Это и недавний шедевр Николая Досталя «Монах и бес», схожая история о границах святости и безумия, только с поправкой на эстетику лубочного жития чудака-монаха образца второй половины XIX века. Кстати, у Досталя в главной роли сыграл тот же Тимофей Трибунцев, что в «Русском бесе» выступил в неожиданной роли психоделического проводника и провозвестника потусторонних сил зла, подобно библейскому сатане соблазнявшего главного героя мировым господством.

Кадр из фильма «Русский бес»

Это и, хотим мы того или нет, уже упомянутый фильм Ларса Фон Триера, где также поднимаются вопросы со-природы творчества и насилия. И если принять упреки ведущих кинокритиков, утверждающих, что Константинопольский погряз с головой в 1990-х, окуная зрителя в студеный ушат помоев прошлого, то не без существенной оговорки. Да, герои и модели Константинопольского, мягко говоря, узнаваемы: непревзойденный режиссер Гера Кремов в исполнении бурлескного Ивана Охлобыстина из «Восьми с половиной долларов» перетекает в героя Ивана Макаревича, начинающего ивент-продюсера Илью в «Пьяной фирме», а затем в героя Никиты Ефремова из короткометражки «Олеся», и наконец — в мятущегося креакла-дизайнера Святослава в «Русском бесе». Всех бы их мог сыграть Иван Иванович, если бы не повзрослел. Здесь и образы роковой, недостижимой красотки: Матильда в «Восьми с половиной долларах», Анастасия Григорьевна в «Пьяной фирме», Ася в «Русском бесе» — все они весьма условны и служат просто двигателем сюжета, манящей мечтой, загадочным ориентиром, на поверку чаще всего оказывающимся не столь привлекательным и даже несовместимым с жизнью. И вечные отвратительные богатеи, и бесчеловечные бандиты, вечное торжество перегаров и мучительных воспоминаний — все это, конечно, относится к стилю режиссера Константинопольского.

Кадр из фильма «Русский бес»

Но он очевидно не стоит на месте: способность к обобщениям возросла до уровня эсхатологического, реальность предстает в прямой оптике человека, явно и остро, как подобает художнику, понимающего современность и дух времени. То есть это совершенно современное кино, дающее новые перспективы ответов на извечные русские вопросы бытия.

Свою версию, как и зачем становиться (а для многих из нас — оставаться) русским сняли режиссеры Акаки Сахелашвили и Ся Хао. Фильм с красноречивым названием «Как я стал русским» рассказывает о трудностях преодоления стереотипов в восприятии людей другой расы. Совместное производство китайских и российских кинематографистов дало ожидаемо эффектный результат, столкнув китайскую целеустремленность с русским харизматичным авосем.

Кадр из фильма «Как я стал русским»

Полнометражный проект Сахелашвили и Ся стал своеобразным спин-оффом одноименного сериала, в 2015 году неплохо прошедшего в эфире СТС. В сериале шла речь о похождениях американца, наивного и законопослушного, в реалиях тучных лет российского нефтяного благорастворения. Уже там действовал персонаж Виталия Хаева Анатолий Анатольевич Платонов, прямой и бесхитростный нувориш с повадками красного командира из штрафного батальона. Но из второстепенного персонажа Платонова сделали одним из главных, выдали ему в дочери героиню Елизаветы Кононовой Иру, а иностранца из американца ожидаемо произвели в пылкого китайского юношу по имени Пен (Дун Чан).

«Курортный роман» путешествующей по Поднебесной Иры перерастает в настоящую вендетту двух представителей мужского пола — отца и бойфренда. Оба настроены очень серьезно. Пен приехал за невестой в далекую и заснеженную Москву, специально выучил русский, чтобы просить руки Ирины, а Анатолий только и пытается, что споить, заморозить, напугать, угробить и отбить Пену всякое желание жениться на своей дочери. Помогает Анатолию по-кавказски обходительный Рубен (Грант Тохатян), добавляющий в эксцентрику героя Хаева солнечной отеческой иронии. Фильм не превосходит ожидания: это занимательная и смешная комедия положений, где в общем «русское» сведено к стереотипным медведям, русской рулетке с водкой, охотой, ужасами банной науки и бесхитростному «разговору по душам» с последующим братанием и счастливым концом.

Кадр из фильма «Как я стал русским»

Однако именно на фоне постоянно проваливающегося в двойное метафизическое дно «Русского беса» простота картины «Как я стал русским» наилучшим образом подчеркивает весь глубокий фатализм русской темы, затронутой в обоих фильмах. И там, и там сама Россия предстает в образе желанной невесты, не слишком адекватной и зависимой от авторитарного, деспотического отца. И там, и там отец подвергает претендента на руку дочери мучительным и унизительным проверкам, испытаниям и инициациям. Но вот проходят они их по-разному: Святослав, хипстер-креакл без царя в голове, теряет остатки распутного разума и совершает то ли убийство, то ли акт автоэкзорцизма, а упорный и лишенный излишней фантазии китаец Пен получает невесту, попутно делясь со зрителем нехитрой мудростью, что страдания очищают и не позволяют душе лениться.

Вот и думай теперь, кто тут более русский: китаец Пен или бесноватый Святославка?