Читалка филолога Руслана Ахметшина: польская литература, публицистика и Антон Чехов

Фото из личного архива Руслана Ахметшина

Если говорить о том, что я посоветовал бы прочесть, то не книга, а библиотека и книжный магазин должны быть центром такой рекламы. Следование одному автору не слишком питательно. Даже и в ограничениях человеку свойственно стремиться к полноте картины. Надо осваивать библиотеки и архивы. А в них — новые, непривычные полки.

Человеку нужны книги, которые выходят за рамки его непосредственной работы. Хорошо бы читать любые. Студенту хорошо бы вспоминать, что материал не исчерпывается списком литературы: любой список недостаточен, обнаруживает неполноту и потому словно бы искажает предмет, которому посвящен.

Я бы советовал читать всё, что говорила критика, изучать дневники и письма, осваивать публицистику: статьи в газетах и журналах, альманахах. Читать какие-то хозяйственные сообщения: о торгах на хлебной или скотопрогонной биржах, о расписаниях железнодорожного, морского и речного сообщения и так далее. Что произошло с городом в Сибири, когда через него был проложен Транссиб? Что значат 200 рублей Вронского, переданные вдове сторожа, задавленного поездом? Если мы хотим понять книгу, воплощенное в ней представление о жизни, хотим понять, как эта жизнь изображается писателями, — надо опираться на большой корпус литературы.

Человеку нужно сложное понимание истинности. Например, чтобы комментировать. Комментарии устаревают, хотя не теряют своего смысла — как устаревают, а потом возрождаются словари. Они должны переиздаваться спустя двадцать или пятьдесят лет: естественно, что со временем они что-то утрачивают в актуальной смысловой конструкции. Но сами по себе хорошие словари с годами ценятся выше — это справедливо. Комментарии тоже должны переписываться для каждого поколения. Иначе комментарий может утратиться как жанр, и тогда утратится понимание прошлого.

Вот книги, которые я читал в последнее время:

Надежда Голубева (Бегичева), «Биография Владимира Петровича Бегичева и о сыгравшей в его жизни фатальную роль Марии Васильевне Шиловской»

К сожалению, это жизнеописание не опубликовано. Его написала старшая дочь Владимира Петровича Бегичева — директора московской конторы императорских театров, довольно известного драматурга. Он был заметной и анекдотически яркой фигурой.

Это любопытная повесть. Ее задача сформулирована довольно прямолинейно: дочери Бегичева казалось, что Болеслав Маркевич в своих романах (Бездна», «Чад жизни»…), оболгал её отца, выведя его под фамилией Ашанин. Современники признавали, что Ашанин — это карикатура. О Бегичеве сплетничали. Он породил массу анекдотов, порой довольно пошлых, и, вероятно, по этой причине Надежда Владимировна решила реабилитировать отца. Правда, она сильно опоздала, потому что эту повесть писала в 20-30-е годы ХХ века, когда фигура Бегичева уже была мало кому интересна.

Надежда Голубева прожила очень долгую жизнь, постепенно теряя контакты с реальностью. 

Бруно Шульц, «Коричные лавки»

Это цикл новелл о детстве писателя, но содержание книги мне не хотелось бы раскрывать. Польский писатель и художник Бруно Шульц — фигура необыкновенная. Он был евреем, и его жизнь оборвалась в 1942-м году прямо на улице города Дрогобыч Львовской области Украинской ССР. Во времена оккупации Украины в Дрогобыче было еврейское гетто, и Бруно Шульц был застрелен фашистом. Осталось не очень много произведений, которые заставляют нас жалеть об утраченном таланте, и рассказы «Коричных лавок» — одни из них. 

Мариуш Вильк, «Волчий Блокнот»

Современный польский писатель Мариуш Вильк много путешествовал по России. Почти 10 лет он провел на Соловках, а теперь переехал с женой в Карелию. Пишет он, конечно, по-польски, его переводит Ирина Адельгейм, выпускница филфака МГУ. Она делает это виртуозно, и в ее багаже, помимо «Волчьего блокнота», есть «Тропами северного оленя» и другие книги — не только вильковские.

Книгу хочется читать, потому что в ней — правда о русской жизни и истории. Вильк по-своему говорит о русском характере. И это открытие чужим человеком интуитивно понятной нам социальности, да еще человеком, принадлежащим культуре, которая уже давно и довольно энергично выставляется за пределы нашего интереса, по-моему, очень важно. Это публицистика, невымышленная проза. Она интересна, как и любые записки, дневники, письма. Кажется, что она не искажает реальность так, как художественная проза искажает ее поиском формы, персонажа, построением сюжета. Публицист может быть свободным от такой зависимости: стремиться быть оригинальным ему не обязательно. 

Антон Чехов, «Остров Сахалин»

«Остров Сахалин» — фон. Меня интересует много других книг и статей о Сахалине того времени, которые мы плохо себе представляем. Мне это нравится не потому, что оно неизвестно, а потому что связано с долгими общественными и государственными процессами, актуальными по сей день. Они длиннее, чем биографические эпизоды. В этом отношении мы, возможно, способны выяснить статус колонии и колонизации в современном государстве, хотя я далек от такой цели. 

Станислав Малкин, «Лаборатория империи. Мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения»

Книга посвящена колонизации горной Шотландии в XVII-XVIII веках. Мне интересно, какие формы исследования колоний и колонизации существуют. В истории России много колониального, это темы широкие и трудные.

И еще начал биографию «Беньямин: критическая жизнь». Философия — это трудное чтение, и все, что публикуется как бы рядом, параллельно, создает серьезную помощь в ее понимании. Кроме того, филологическое понимание философии чаще всего соскальзывает в плоскость истории или эстетики. Нужен сформированный навык понимания. Иначе от Гегеля, Шеллинга и других остаются лишь ярлыки.

Подготовила Ксения Колюпанова